Рукопашная с купидоном - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Лайма развернулась и побежала в свой кабинет, вызывать пожарных и милицию. Шепотков вместе с комиссией двинулся вслед за ней. И тут прямо им под ноги бросился огромный серый кот с черным ухом. Ревизор едва не полетел вверх тормашками на пол и раздосадованно воскликнул:

— Что это у вас?! Звери носятся, как в зоопарке!

— В малом зале заседает клуб любителей кошек, — на ходу пояснил Шепотков. — Есть еще клуб любителей домашних грызунов, они обычно собираются в красной гостиной. А собачники — те на терраске любят.

— Черт знает что, — пробормотала разгневанная комиссия, продолжая бег трусцой. — Развели культуру…

Наконец Лайма ворвалась в кабинет и бросилась к телефону. Быстро и деловито обрисовала ситуацию дежурному по городу. Шепотков и сопровождающие столпились тут же, жадно глядя ей в рот.

— Сто лет у нас ничего не случалось, — посетовал директор, обернувшись к ревизорам. — А вот вы пришли — и нате вам!

Не успел он закончить, как в кабинет постучали.

— Да! — хором крикнули все четверо. — Войдите!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась молоденькая девица — растрепанная и несчастная. Глаза у нее были огромные и дикие, а к груди она прижимала младенца в цветастых ползунках и чепце с оборками.

— Лай… Лай… — начала девица, пытаясь отдышаться.

— Спокойно, мамаша, — сказала ревизорша. — Не надо нервничать.

— Да я… Да вот… Я так торопилась…

— Такое впечатление, — встрял Шепотков, — что вы бежали по дикому лесу и за вами гнались дровосеки. Ну, что вы стали как изваяние? Все в порядке, волноваться нечего. Несите своего ребеночка домой, мы тут сами разберемся.

— Это не мой ребеночек! — воскликнула девица, и в тот же миг Лайма ее узнала.

Девчонку звали Олесей, и служила она нянькой у Лайминой подруги Сони Кисличенко. На руках у няньки, без сомнения, сидел десятимесячный Петя, Сонин сын.

— Олеся, это ты! — испугалась Лайма. — Что случилось? Что с Соней?

— Софья Аркадьевна куда-то подевалась. Исчезла она, — выпалила девица, и крупные слезы покатились по ее пухлым щекам и обкапали ребенка. — Ее уже третий день как нету. А у меня билет на поезд, я к мамке собралась. Мамка меня встречать будет, как же я не приеду? Я уж и сумку сложила, и гостинцев понакупила, а хозяйка-то все не приходит и не приходит.

— И ты только сейчас об этом говоришь? — ахнула Лайма. — Уже три дня прошло!

— Откуда я знаю, почему ее нет, — немедленно ощетинилась девчонка, и слезы высохли на ее молодых щеках как по мановению волшебной палочки. — Она, может, по личным делам отсутствует. Уходила, вся из себя накрасилась и начесалась. — Олеся подошла поближе и сунула пухлощекого ребенка Лайме. Понизила голос и добавила:

— Папашу Петенькиного Софья Аркадьевна собиралась оповестить о том, что он — папаша. Он вроде как не в курсе был. Она говорила: «Трудно мне, Олесенька, одной сыночка поднимать. Не вытяну. Пусть этот негодяй тоже впрягается».

Лайма сомневалась, что Соня выразила свою мысль именно такими словами, но сейчас ее меньше всего интересовали частности.

— Ты кому-нибудь сообщила? — спросила она, легонько подбрасывая упитанного Петю, который подозрительно сопел у нее на руках.

— Да кому ж сообщать? — удивилась нянька. — У Софьи Аркадьевны мамы-папы под боком нет, она сама говорила, что далеконько вся ее родня, аж в Сибири.

— Почему же ты мне не позвонила? — не унималась Лайма. — Трое суток!

— Дак… Телефонную книжку я найти не могла, весь дом перерыла. А мне уж ехать! Тут я и вспомнила, как мы однажды мимо этого культурного дома проходили, а Софья Аркадьевна и говорит — вот тут моя подруга работает, Лайма. Ну, я вас в лицо-то пару раз видела и решила, что запросто отыщу. Петеньку в коляску положила — и бегом сюда. Ключи от квартиры вот…

Она шмякнула на стол связку ключей и посмотрела на Лайму с опаской — не воспротивится ли?

— Ты не можешь так уехать! — запротестовала та. — Надо пойти в милицию.

— Чевой-то не могу?! — завопила девчонка, наверняка ожидавшая возражений. — У меня и сумка собранная. Там стоит, возле коляски, у вахтера. В ней гостинцы и билет! Мамка меня будет ждать и сестры…

— Адрес свой оставьте, — встряла ревизорша. — Если что, вас милиция сама найдет. — Потом высунулась в распахнутую дверь, прислушалась и пробормотала:

— Все еще шумят.

— Надо поглядеть, как там этот дурень Яша, — оживился Шепотков. — Прыгнул или все еще на краю крыши топчется?

Ему совершенно точно не хотелось находиться в одной комнате с младенцем, а тем более, брать на себя ответственность за его судьбу. Поэтому он скоренько ретировался, а сумрачные ревизоры последовали за ним. Девчонка тоже попятилась, приговаривая:

— Адрес я вот тут написала, на бумажке… Я ж не дура, знала, что спросите. А в милицию мне зачем? Софья Аркадьевна ушла, ничего не сообщила… И когда придет, не сообщила. И не звонила даже. А больше я ничего не знаю. Так что в милицию мне ни к чему…

— Подожди! — крикнула Софья, пытаясь устроить сопящего Петю поудобнее. Он был тяжелый, как мешок с камнями, и норовил выскользнуть из рук.

Однако зря она кричала — девчонка улетучилась, словно дымок, подхваченный ветром. И даже дверь за собой захлопнула. Лайма не успела толком растеряться, как в кабинет снова кто-то постучал. Через минуту на пороге возникла сдобная толстуха, преисполненная горя.

— Все кончено, — сообщила она трагическим тоном и вытерла тыльной стороной ладони заплаканные глаза. — Яша сдох.

Лайма так изумилась, что едва не выронила ребенка.

— Простите… — пробормотала она. — Как — сдох? Умер?